Memory is Our Home

Образование Севека внезапно прервалось, когда ему было тринадцать лет — у Бины случился инсульт. Она умерла спустя четыре года. Семья из шестерых детей жила без отца — Пинкус погиб, когда Севеку было четыре года, а моя мама была годовалым ребёнком. В восемнадцать лет у Севека диагностировали болезнь сердца и ему пришлось искать менее напряжённую работу. Он был кожевником — он стал разрабатывать и шить кошельки для женщин. Свои наброски он относил варшавским торговцам, которые принимали заказы на пошив. Севек выполнял эти заказы и изготавливал кошельки. Это была сезонная работа — весной и осенью ему приходилось работать сутками напролёт.

Одним летним вечером 1938 года в Саксонском саду несколько человек окружили Севека и его друзей и начали избивать их палками. Молодые налётчики были членами так называемой эндеции — антисемитской праворадикальной политической партии. Роман Дмовский, влиятельный польский идеолог и политик того времени и член эндеции, был ярым оппонентом Пилсудского. Дмовский верил, что только говорящие по-польски католики могут быть хорошими поляками. Опасным Дмовского делало то, что он был обеспеченным и образованным человеком, у него была политическая власть и влияние. Он не скрывал своего антисемитизма и поддерживал идею эмиграции евреев из Польши.

Большинству друзей Севека удалось убежать, а вот Севек был жестоко избит. Он пришёл домой весь в крови с опухшими руками и ногами. Его лицо было порезано и покрыто синяками. Больнее всего было смотреть на драгоценные руки Севека — руками он как щитом прикрывал голову и лицо, поэтому они были серьёзно изрезаны. Севек не мог работать несколько недель. Надо отметить, что он не был сильным человеком. Его братья и сестры хоть и не говорили об этом вслух, но разделяли страх, что сердце Севека не выдержит и парень умрёт.

В Варшаве Севек встречался с девушкой. В начале 1939 года Сара смогла переехать из Польши в Австралию, где жила её сестра. Сара обещала помочь с оформлением бумаг, чтобы Севек смог к ней приехать, однако им не хватило времени. Мечтам Севека о путешествиях по миру не суждено было сбыться. Началась Вторая мировая война. Когда его сестра, моя мать, решила сбежать на восток 9 ноября 1939 года, Севек и сестра Пола бежали с ней. Они преодолевали этот маршрут вместе, лишь ненадолго расставшись, когда нужно было пересечь реку Буг. Севек и моя мама снова встретились в городе Белосток около недели спустя. В конце ноября 1939 Белосток стал пристанищем для тысяч польских еврейских беженцев, покинувших оккупированную нацистами Польшу. Радостные дни в переполненном людьми Белостоке быстро закончились. Советские власти регистрировали беженцев и отправляли на обязательные работы вглубь Советского Союза. Севек, моя мать и их сестра Пола исполнили это распоряжение так же, как и тысячи других людей. Очереди на регистрацию были огромными — в них пришлось стоять несколько дней. Польских еврейских беженцев выслали на принудительные работы внутри России — это спасло людей от лагерей смерти нацистских оккупантов, которые напали на Советский Союз в июне 1941 года.

Когда моя мама была в Белостоке, Большая синагога использовалась в качестве приюта для беженцев. Люди спали вплотную друг к другу как сельди в бочке. Когда нацисты напали на Белосток, они живьём сожгли более 2000 евреев, запертых в Большой синагоге. В это же самое время и на протяжении следующих шести лет в России беженцы страдали от малярии, брюшного тифа, дизентерии, голода, лютого холода и неимоверной жары, не говоря уже об арестах и депортациях в трудовые лагеря в Сибири. Однако тут к ним было особое отношение не потому, что они были евреями, а потому что их считали «врагами народа».

После шести недель в дороге, они прибыли в колхоз недалеко от Саратова. Их привезли сюда, чтобы строить новый город. Навыки Севека были востребованы и вскоре он нашёл работу в Саратове; моя мама и Пола тоже смогли трудоустроиться на текстильном предприятии. Новая подруга Севека, Регинка, постоянно говорила о том, как она хочет вернуться на территорию восточной Польши, занятую Советским Союзом. Тем, кто был выслан на принудительные работы, запрещалось путешествовать — это каралось арестом и лишением свободы. Регинка постоянно плакала, поэтому Севек решился отправиться с ней. Их арестовали сотрудники НКВД прямо в поезде после первой остановки. Спустя две недели, летом 1940 года, двадцатипятилетнего Севека приговорили к пяти годам каторжных работ на лесозаготовках в городе Котласе Архангельской области. В своих письмах он сообщал, что вместе с ним там трудились тысячи заключённых из Польши. Регинку тоже приговорили к пяти годам тяжёлых изнурительных работ.

В январе 1942 года Севек посетил квартиру моей матери. Он вместе с группой мужчин направлялся на юг, чтобы присоединиться к польским воинским подразделениям, которые тогда формировались на территории России. Это был последний раз, когда моя мама видела Севека. В течение нескольких часов Севек рассказывал ей о том, как он выжил в трудовом лагере. Он всё время знал, что она ждёт его возвращения, и это давало ему силы держаться. Когда Севек только вошёл в мамину комнату, он выглядел как бродяга. Его ноги были босые, он был одет в лохмотья, перевязанные верёвкой. Выглядел в два раза старше своего возраста, у него отросла длинная борода. Куртка была настолько изношена, что трудно было сказать, какого цвета она когда-то была.

Он отправлялся на фронт, хотя никогда раньше не держал оружие в руках. Его убили в Астрахани, моя мать получила его последнее письмо в 1942 году, тогда он писал, что город был целиком разрушен, и что их постоянно бомбят. 18 февраля 1942 года моя мать снова убегала — оставаться в Саратове было небезопасно. Отряды польской армии в Советском Союзе, которые впоследствии стали известны как Армия Андерса, проходили через город и набирали добровольцев…

Читать меньше...

Регистрация длилась целую вечность; тысячи беженцев толпились перед учреждением, ожидая своей очереди зарегистрироваться. Моя мама попала в группу молодых людей, которых отправляли в колхоз под названием Шарикоподшипник. Там, в глухой российской провинции, они должны были построить новое поселение. Колхоз Шарикоподшипник располагался недалеко от Саратова. Шесть недель заняла дорога, километр за километром отдаляя маму от Польши, дома и семьи. В стенах вагона поезда вместо окон были лишь небольшие отверстия. В том же вагоне ехал молодой человек по имени Абрам. Мама ему понравилась — Абрам много раз её выручал, помогая пережить эту кошмарную поездку. Во время пути она еще не догадывалась, какую важную роль сыграет этот человек в её жизни.

Переселенцы были молоды, всем им едва исполнилось двадцать лет. Они старались эмоционально поддерживать друг друга, став чем-то вроде одной большой семьи. Впервые их не делили классовые различия — теперь не было ни богатых, ни бедных. Все они надеялись, что вместе им удастся пережить уготовленные судьбой испытания. Шарикоподшипник был богом забытой деревней. Моя мама, её сестра и их брат Севек благодаря своему упорству смогли обеспечить себя стабильной работой в Саратове. Мама создавала много хлопот для чиновников и постоянно выдвигала им свои требования, поэтому для неё и Полы быстро нашлась работа на саратовской текстильной фабрике. Севек тоже нашёл работу в городе, поскольку его навыки кожевника высоко ценились.

Как только мама переехала в расположенный неподалёку от фабрики одноэтажный дом по адресу ул. Ленина 54, она написала письмо родственникам в Москве. Вскоре после получения письма в Саратов приехал кузен Исаак и остался там на пару недель. Он привёз с собой еду, одежду и новости от родных. Внезапно для себя мама осознала, что она перестала бедствовать. Отныне по вечерам после работы кузен Исаак водил их на ужин в ресторан, после чего они шли в кино. Севек тоже ходил с ними после работы, пусть потом его и ждала долгая дорога обратно к себе в барак, из которого рано утром снова надо было отправляться в город.

Моя мама и кузен Исаак сразу понравились друг другу. Исаак был знаменитым режиссёром московского театра. Он видел маму, когда та была ещё совсем ребёнком, а вот мама его не помнила. Исаак прекрасно говорил по-польски и на идише; он упоминал, что его родители настаивали на том, чтобы он разговаривал дома на этих двух языках. Он был старше моей мамы, но у них было много общего. Он обожал театр, а его страсть к словесности переносила маму в те дни, когда она сама посещала театр в Варшаве. Он был без ума от авторов, писавших на русском и на идише, но у него было и много других интересов, например, музыка и политика. Моя мама рассказывала ему, как она состояла в социалистической партии бундистов в Варшаве и верила в построение лучшего мира для трудящихся. Исаак с самого начала ей приглянулся. Когда пришло время уезжать, он напомнил, что как только закончится один год её принудительных работ в Саратове, она сможет свободно ездить по стране. Исаак пригласил её в Москву — навестить его и остальных родственников.

Вернувшись из Саратова, он не забыл о маме, Поле и Севеке. Исаак часто напоминал о себе — присылал письма, а в конверты вкладывал деньги. Отправлял посылки с едой, которые привозили актёры из Москвы, гастролировавшие в Саратове. Моя мама не выжила бы без помощи кузена Исаака. То, что не удалось сказать во время своего визита в Саратов, Исаак теперь говорил ей в своих проникнутых чувствами письмах.

Со слов Исаака мама узнала, что ни в Москве, ни в Ленинграде, ни в Сталинграде нет дефицита еды. Всё везде было доступно. Для создания хорошего имиджа страны Сталин приложил усилия, чтобы в самых больших городах не было проблем с поставками продуктов. Дипломатам из других стран разрешалось путешествовать только по большим городам, поэтому они видели Советскую Россию как процветающую благополучную страну. А вот голодающим гражданам, которые хотели переехать из своих маленьких городов, сёл и деревень, доступ в большие города был закрыт. Для смены места жительства советским гражданам необходимо было получать специальное разрешение. Такой же запрет распространялся и на беженцев — они не могли свободно зарегистрироваться и жить в большом городе. Хотя при уровне коррупции в России в то время всё можно было купить и организовать.

Летом 1940 года брат моей сестры Севек вместе с его подругой Регинкой были арестованы сотрудниками НКВД при попытке вернуться на польские восточные территории, занятые Советским Союзом. Это было незаконно, поскольку они были официально определены на принудительные работы. Наказанием за это нарушение стали арест и пять лет каторжных работ в ГУЛАГе. Моя мама отчаянно пыталась повлиять на исход дела Севека, но её попытки не увенчались успехом — через две недели её брата приговорили к пяти годам и отправили на лесозаготовки в город Котлас Архангельской области.

В Саратове моя мама сблизилась с Абрамом, молодым человеком из Лодзи — тем самым, который ехал с ней из Белостока. Теперь он проводил с ней всё своё свободное время. В конце концов они стали парой. Абрам не знал об Исааке, а Исаак не знал об Абраме.

В феврале 1941 года один год обязательных работ официально закончился, и моя мама отныне могла путешествовать. Она была ещё совсем ребёнком, когда Исаак покинул Польшу, и она совсем не помнила ни его, ни других родственников, живущих в Москве. Теперь она хотела с ними познакомиться. Семья состояла из мужа её тёти, его двух сыновей и пяти дочерей. Абрам был не в восторге от маминой идеи поехать в Москву. Но она дала понять, что живущие в Москве люди — это её родственники, её семья, и ей важно познакомиться с ними. Абрам всё ещё ничего не знал об Исааке и его любовных письмах. Ему лучше было не знать, что кто-то или что-то может заставить маму остаться в России. Ведь вдвоём они постоянно мечтали о возвращении в Польшу. Он хотел вернуться в Лодзь к своим родителям и сестре. А мама надеялась попасть в Варшаву и жить там вместе с сёстрами и братом. Когда мама и Абрам боролись за своё существование в Советской России, они ещё ничего не знали о так называемом окончательном решении, которое готовил Гитлер для евреев Европы. Кузен Исаак никогда бы не покинул Россию — Москва стала для него домом. Он был успешным человеком, а ещё ему было известно о наказании, которое ожидало тех, кто пытался сбежать из страны.

Пола и Абрам отвели мою маму на вокзал. Она купила билет третьего класса — вагоны были переполнены, ей едва удалось найти место, чтобы присесть на полу. В вагонах было холодно. Купить еду в поезде было нельзя; она ела то, что захватила с собой из дома. В дороге она провела целую ночь и прибыла под утро. У неё был адрес кузена — на такси она быстро добралась до места назначения. Исаак жил с отцом в небольшой, но красиво обставленной квартире. Дядя моей мамы к тому моменту был уже в преклонном возрасте. Его жена давно умерла — примерно в то же самое время, когда заболела и перенесла инсульт мать моей мамы. Исаак и его отец были рады видеть мою маму — они заботились о ней словно о собственном любимом ребёнке. С момента инсульта её матери никто не проявлял о ней такой заботы. После дороги мама была уставшая, замерзшая и голодная. Исаак и его отец окружили её своей опекой и постарались обеспечить ей комфорт.

Дядя накормил её вкусным завтраком — стол ломился от хлеба, масла, яиц, варенья, разных видов мяса и сыров. Несмотря на преклонный возраст, он расспрашивал её о жизни в Саратове и Варшаве. Его сын приготовил для мамы горячий чай в старом серебряном самоваре. Исаак был истинным джентльменом. Он принёс свои извинения и объяснил, что она не может остаться в его квартире — для неё не было отдельной комнаты, а остаться в одной комнате с Исааком было бы неприлично. Он хотел, чтобы она чувствовал себя комфортно, поэтому решил разместить маму у одной из его сестёр. Сообщил, что вернётся и проведёт с ней время вечером — театральный сезон был в разгаре, и репетиции в его театре шли одна за другой.

После обеда Исаак и моя мама взяли такси и поехали к двоюродной сестре. Кузина была замужем, у неё был восьмилетний ребёнок. Хотя большинство маминых двоюродных братьев и сестёр работали, кузине это было не нужно — её муж был профессором. Вечером родственники собрались в квартире кузины, чтобы познакомиться с мамой и весело провести время. Моя мама раньше даже представить себе не могла, что она окажется в окружении всех своих двоюродных братьев и сестёр, которые бросятся её обнимать и целовать. В этот момент она вспомнила, как брат Адек настоял на том, чтобы она взяла с собой их адреса, когда убегала из Польши в Советский Союз — тогда она рассчитывала вернуться в Варшаву спустя всего несколько недель.

В то время Сталин всё ещё был союзником Германии, поэтому мамины родственники понятия не имели о ситуации за пределами страны. Им хотелось узнать, что происходило в Варшаве. Мама рассказала им о том, как Гитлер напал на Польшу, и о том, как выглядела Варшава в тот момент, когда она бежала из страны на восток. Рассказала о своей родной сестре Ане и последних словах её мужа — тот боялся, что у нацистов есть тайный ужасный план в отношении польских евреев. В комнате стояла полная тишина. Когда мама объясняла, что евреям запретили работать, что к ним больше не относятся по-человечески, что их лишили всех прав и что написанное Гитлером в книге «Моя борьба» стало реальностью, родственники выглядели так, будто они не верили во всё это. Их реакция напомнила маме её собственные мысли до войны. Так же, как и она тогда, сейчас её двоюродные братья и сёстры жили беззаботно и верили, что в России ничего не изменится. И что, вероятно, у них получится жить в безопасности и дальше.

Как Исаак и обещал, каждый вечер он куда-то водил маму. Они ходили в театр, кино и кофейни. Исаак знал всех в целом городе. Куда бы ни пошли, они постоянно встречали его друзей и никогда не были одни. Исааку удалось заставить её забыть о войне и нищете. Они ели то, чего она никогда не могла бы себе позволить ни в Варшаве, ни в Саратове. Магазины были огромными, вывески в них были на двух языках — русском и французском. Курица, говядина, телятина — всё можно было купить. Овощные лавки ломились от помидоров, огурцов и всевозможных свежих продуктов. Гастрономы, булочные, мясные лавки изобиловали товаром. Мороженное можно было купить везде, даже несмотря на февральский мороз.

Кузен водил маму в Кремль и в мавзолей, где покоился Ленин. Совсем как живой, одетый в роскошный зелёный костюм Ленин лежал в открытом гробу с зеркальными стенками. Подходившим к гробу посетителям не разрешалось иметь при себе никаких сумок. Останавливаться тоже было нельзя — проходили медленно, одной шеренгой, оставляя за собой часовых, стоявших на посту с напряжёнными лицами.

Мама никогда не видела метро, которое хоть немного было бы похоже на московское. Сталин открыл его в 1935 году — это была гордость коммунистической партии. Станции метро были построены по проектам, поражающим воображение, а мраморная отделка и высокие потолки, украшенные экстравагантными люстрами, добавляли пространству особенное величие. Спуск в метро напоминал поход в музей. Подземные станции были просторными, широкими, чистыми, а внутри было тепло, хотя на улице ещё стояла зима. Поезда ходили быстро и тихо. Именно здесь мама впервые в жизни ездила на эскалаторе.

В Москве им приходилось стоять у светофора, чтобы перейти через широкие проспекты. Зелёный свет подолгу не включался, поэтому у перехода собиралась толпа людей. Когда, наконец, пешеходам разрешалось перейти дорогу, создавалось впечатление, будто люди участвуют в какой-то демонстрации.

У всех маминых родственников была хорошая работа. Они уговаривали её остаться. И хотя беженцу было практически невозможно зарегистрироваться в Москве, мамины кузены обещали организовать для неё легальное пребывание в столице. Мама никому не говорила о своих отношениях с Абрамом. Она была в отчаянии и не знала, что делать, поэтому сказала, что ей необходимо время, чтобы всё обдумать. В конце концов, родственники дали ей возможность самой принимать решение.

Им с Исааком так и не представилась возможность побыть вдвоём — мама считает, что на тот момент это было к лучшему. Их отношениям не суждено было перерасти во что-то большее. Но маме всегда было интересно — что, если бы не Абрам, а Исаак постоянно был бы рядом с ней? Решилась бы она остаться в России?

Мамины каникулы подходили к концу. Надо было возвращаться в Саратов. Исаак снова поступил как джентльмен и купил ей билет на поезд первого класса. В её купе было всего четыре пассажира. Она спала на нижней полке. Вечером кондуктор принёс безупречно чистое белое постельное бельё, матрасы, подушки и одеяла. Можно было заказать любую еду, какую она только пожелает. Никогда раньше маме не доводилось ехать с таким сервисом и комфортом.

В её голове роились тысячи мыслей. Мама легла на свою полку в купе и закрыла глаза. Она думала о Москве и мечтала, чтобы поезд ехал и никогда не останавливался. Потом мысли унесли её в Варшаву к брату и сёстрам, которые жили впроголодь в постоянном страхе. Она чувствовала свою вину за то, что оставила Полу. Да и Севек был в Сибири — надо было помочь ему остаться в живых. Она не прекращала отправлять ему посылки. Она не жила только для себя, её совесть не позволила бы так жить. Она думала об Абраме, который ждал в Саратове, думала об их сильной любви. Она отказывалась признавать тот факт, что для тех, кого она любила, было бы лучше, если бы она осталась с Исааком.

Спустя какое-то время кузен Исаак на несколько дней приехал в Саратов. Он снова привез еду и одежду; пытался уговорить вернуться с ним в Москву. Видя, в каких плохих условиях жили мама с сестрой, Исаак немедленно помог им переехать из их комнаты в отдельную квартиру. Мама видела, как кузен действительно заботится о ней. Он приезжал, намереваясь забрать маму с собой, но даже не добившись этого, он не мог позволить ей страдать.

Когда пришло время уезжать, Исаак взял с мамы обещание писать письма независимо от обстоятельств. Он крепко обнимал её и в последний раз умолял поехать с ним в Москву. Говорил, что она может сесть с ним в поезд прямо сейчас, взяв с собой Полу. Несчастный Исаак повторял, что он не понимает, почему она сомневается. Мама так и не смогла набраться смелости, чтобы сказать ему, как сильно она мечтает вернуться домой в Варшаву. Она любила Исаака и не хотела разбивать ему сердце, поэтому не отважилась сказать ему правду. Говорила только, что ей нужно больше времени.

Когда поезд отъехал от платформы, мама хотела побежать вслед за ним. Она так устала от постоянных трудностей. Ей хотелось, чтобы жизнь стала проще. Но она чувствовала, будто её ноги связаны. Ощущала свою вину и замешательство. Она любила двух мужчин одновременно. Ей было всего двадцать два года, она была молодой эмигранткой в чужой стране. Исаак предложил ей решение, которое упростило бы ей жизнь, но она мечтала вернуться в Варшаву, к себе домой. Абрам был таким же, как она — бедным трудолюбивым беженцем, постоянно грезившем о возвращении в Польшу. Они проводили вместе время и мечтали вернуться к своим семьям. Мама навсегда запомнила, как она возвращалась домой с вокзала — её переполняла глубокая, нежная и безудержная любовь и к Исааку, и к Абраму.

Битва за Москву с гитлеровской армией началась 30 сентября 1941 г. и продолжалась до 8 января 1942 г. Перед тем, как Гитлер напал на Москву, мама утратила контакт с Исааком и другими родственниками в столице — вероятно, мужчин призвали в армию, а женщин эвакуировали.

Потеря Исаака стала ещё одним поводом для печали моей мамы. После войны она часто говорила о нём со слезами на глазах. Она бы всё отдала за новость, что он выжил. Когда я выросла, мама призналась мне, что она была близка к тому, чтобы выйти замуж за Исаака. В этом случае она, вероятно, не пережила бы войну. Мама пришла к выводу, что все семеро двоюродных братьев и сестёр вместе с их семьями погибли. Напрасно она искала их после войны —из России никто так и не ответил на её письма.

Судьба одной семьи

Мои бабушка и дедушка поженились в 1901 году в Варшаве. Бабушку звали Бина Зименхаус, она была дочерью Берека Зименхауса и Суры Скшинер (ум. 8.11.1901 г.). Её муж, мой дедушка Пинкус Таласович, был одним из девяти детей Герсона Таласовича, известного раввина, учителя и руководителя частного хедера (еврейской школы). У Бины и Пинкуса было шестеро детей. Пинкус умер в 1918 году, когда младшему ребёнку был всего год. Этим ребёнком была Рома — моя мама. После смерти Пинкуса его родители перестали общаться с Биной Зименгауз-Таласович и её шестью детьми. Семья Бины, напротив, как могла помогала овдовевшей матери и её детям.

У Бины было семь братьев и сестёр. Брат Бины под псевдонимом «Давид» (настоящее имя Генрих Зименхаус, род. 18.05.1887 г.) был социалистом, после Первой мировой войны он участвовал в опасной подпольной деятельности, направленной против польского правительства. Из-за своей работы он был вынужден эмигрировать в Париж. Его лучший друг тоже находился в розыске и бежал из Польши. Друг женился на Эстере, самой младшей из сестёр Бины. «Давид» женился на француженке. Это был его второй брак, первую жену звали Сара. Когда началась Вторая мировая, он жил в парижском пригороде Бобиньи. Там его схватили и отправили в концлагерь в Освенциме, где он и умер 4.08.1942 в возрасте пятидесяти пяти лет.

Хадаса, одна из младших сестёр Бины, заболела и ослепла где-то в районе 1928 года — в это время Бина тоже болела. У Хадасы было четверо детей — двое мальчиков и две девочки. Муж Хадасы владел большим бакалейным магазином на Гусиной улице. Вся их семья погибла в варшавском гетто и в лагере смерти Треблинка.

Самой младшей сестрой Бины была Эстера, у которой был один сын, Ицхак. Вместе с мужем и сыном она жила в Париже, но тоска по своим родным её мучила так, что она бросила мужа и вернулась с сыном Ицхаком в Варшаву. Она умерла перед началом Второй мировой войны. Впоследствии Ицхак женился на Аде, лучшей подруге моей матери, и вернулся в Париж к своему отцу. У Ицхака родились двое детей — мальчик и девочка. Вся семья пережила войну, прячась в укрытии в Париже.

Мотель, ещё один брат Бины, жил в Варшаве. Он был самым младшим из братьев и сестёр. В доме по адресу ул. Заменгофа 14 он держал магазинчик и мастерскую по производству дорогих шляп. Мотель жил не в еврейском, а польском районе Варшавы; у него было двое сыновей и одна дочь. Вся семья погибла в Холокосте.

Старшая сестра Бины переехала в Россию в начале 1920-х, в 1928 году она умерла. Её муж и их семеро детей остались в России вплоть до начала Великой отечественной войны. Братья и сёстры моей мамы постоянно поддерживали с ними связь, писали друг другу письма. Эти люди в России спасли жизнь моей мамы, когда та бежала из оккупированной Польши в Россию. Кузен Исаак и моя мама влюбились друг в друга. Вся семья в Москве исчезла в 1941 году, когда гитлеровская армия напала на Москву.

Читать меньше...